С Благословения Архиепископа Владыки Прокла и Благочинного Кузоватовского района протоиерея Сергия Аристова мы с дьяконом Андреем Коршуновым приехали в село Еделево Кузоватовского района. Приехали специально, чтобы навестить живущую здесь Любовь Николаевну Адволоткину (в девичестве Еделькину), дочь священника отца Николая Еделькина, репрессированного в 1937 году. Они с мужем Иваном живут на самом краю села, куда ведет узкая тропинка. Любовь Николаевна служит певчей в церковном хоре родного села. Храм Архистратига Михаила, где настоятелем протоиерей Роман Мацюг, возрождается на глазах, благодаря стараниям батюшки и помощи благотворителей. В те далекие годы Любови Николаевне было немногим больше пяти лет, и помнит она отца плохо. Связывая свои воспоминания, мамины рассказы и свидетельства сельчан, говорит о своем отце с гордостью. «Он очень добрый был. Еще когда в Канадее служил, скажет, бывало, маме, уходя на службу, мол, собери на стол, сегодня гости придут. А он всех нищих собирал, которые у церкви стояли, и сажал всех за домашний стол. В первое время жена негодовала, говорила, что лучше бы он начальство какое пригласил. На что отец Николай отвечал: «Начальники сыты, но все одно: вечно недовольны, а бедных людей хоть чем-то покормишь, и они будут рады». Отец Николай служил в Еделево до 1937 года, пока его не арестовали. Случилось это в ночь с 20 на 21 ноября после Всенощной, накануне Престольного праздника.

Сначала еле слышно постучали в окно, потом в дверь. Отец Николай, выходя в сени, услышал: «Батюшка, уходите, Вас хотят забрать!» Настоятеля будто ветром качнуло, он прислонился к стене. «Спасибо тебе, добрая душа, но не могу я уйти, семью бросить... Значит, так Господу угодно».

Утром, в Михайлов день, народ собрался у церкви на праздник, ожидали батюшку, но он не пришел. Аресты бывали и раньше, когда еще батюшка в Канадее служил. Но на этот раз, в роковом для многих 1937-м году, все сложилось по-другому. Отец Николай попросил свидания с женой для того, чтобы якобы посоветоваться с ней о возможности согласия с требованиями властей: уйти из церкви, перейти по их направлению на хорошую работу для безбедного существования. Свидание с женой разрешили. На встречу дали три часа. Матушка Надя пришла, прижав к себе плачущего грудного сынишку. Отец взял малыша на руки, приласкал, и тот успокоился. «Как ты можешь оставить меня одну с пятью детишками и больными стариками?» – рыдала Надежда. Вместе с ними тогда жили 80-летние родители отца Николая. Он очень переживал, но старался скрыть волнение: «Надя, я клялся перед каждой иконой, каждому Святому и клятву свою не нарушу. Господь живой, и он знает о нас, надейся на Бога. Знаю, что добрые люди тебя не бросят. А этого ребенка Господь скоро заберет у тебя, снимет замок с твоих рук».

«С тех пор, будто камень в воду бросили, ни слуху, ни духу о нем не было, – баба Люба говорит медленно, очень старается все вспомнить. – Маленький братик вскоре и вправду умер, а мама 15 квартир с нами прошла... Отняли все: усадьбу, дом, огород, скотину. А все равно приходит начальник, стучит кулаком по столу, плати налоги, кричит! Даже до суда дошло. Вскоре маму забрали на принудительные работы рыть окопы.

А мы ходили по селам, собирали куски для пропитания». Еще баба Люба вспомнила, как потом маму привезли на подводе, больную с распухшими ногами, еле живую. Сбегали за фельдшером, а он посмотрел и прикрыл ее лицо простыней: «Умерла». А дети все не верили и стояли над ней и навзрыд голосили. И каким чудом стало для них, когда часа через три мама вдруг открыла глаза. Потом рассказывала им, как слышала все, что было вокруг.

А еще говорила, что пока лежала между жизнью и смертью, много людей видела и живых, и покойных, и папу видела. Одни были с радостными лицами и со свечой в руке, а другие будто терзались и ожидали наказания своего, как перед Страшным Судом…

После этого кто-то из сельчан подсказал деду: пока совсем не сгубили твою сноху, пожалуйся в райцентр. И он сумел привезти медицинскую комиссию из района. Местный врач и прежде писал ей освобождения по болезни от тяжелого труда, но председатель являлся, справки рвал. Кричал: враги народа должны искупать свою вину перед советской властью потом и кровью. А районную бумагу не порвал. «С тех пор маму не забирали, мы остались живы, а двое детей все-таки померли, – продолжает рассказ баба Люба. – Люди, как могли, помогали и очень жалели. Мамка каждое утро выйдет, а там мешочек, в нем продукты или сукно. Тайное подаяние. Или привозили нам посылки с тех мест, где раньше бывал отец. Он много ездил по Святым местам. Даже иконы писал».

Сразу после ареста настоятеля церковь закрыли, а потом началось разрушение: снесли купола, с которых сорвали и переломали кресты. Парень, который ломал кресты, потом под трактор попал, долго мучился и все просил смерти… За долгие годы советской власти в храме организовывали склад, школу, больницу.

***

Матушка Надежда не верила в гибель мужа и ждала его долгие годы, пока через 15 лет Дарья, жительница соседнего села Кивать, не выдала своей семейной тайны о том, что ее племянник, служивший в Сызранском управлении НКВД, участвовал в расстреле отца Николая.

Прошло почти 60 лет и, наконец, 5 января 1997 года в селе Еделево опять открылась родная церковь отца Николая Фроловича Еделькина, и в Храме Архангела Михаила была отслужена первая литургия.

В ограде сельской церквушки стоит новый большой деревянный крест, с надписью: 1901-1938. Протоиерей Николай Еделькин. Это не могилка. Видно, что крест поставили совсем недавно. Рядом на скамеечке сидят старенькая, лет 75-ти женщина и юная девушка, лет 19-ти, она заканчивает читать чью-то рукопись: «…Было это 19 января 1938 года в Крещенский праздник. Шестерых, не уступивших властям священников вывели всех вместе. Шли молча, ноги вязли в глубоком снегу. Каждый молился про себя, считал последние шаги до крутого берега Волги. Перед самым расстрелом некоторые мученики не смогли сдержать слез, и тогда отец Николай, желая поддержать своих православных братьев, запел: «Волною морскою, скрывшаго древле, гонителя мучителя...» (Великопостное песнопение) Высокий, стройный, красивый, полный жизненных сил священник попросил разрешения помолиться перед смертью. Начальник конвоя кивнул: «Давай, молись, контра!»

Внизу под крутым обрывом мужики стучали ломами по льду, вскрывали широкую прорубь. Тихо переговаривались меж собой: «Аккурат, раньше в этот день Иордань готовили. Крещение сегодня. А теперь прорубь вместо могилы». Другой посмотрел наверх, не видят ли, и быстро перекрестился: «Прости, Господи, простите, батюшки». Сверху раздался ружейный залп. Мужики охнули и присели в испуге. Боялись поднять голову кверху: «Кажись, пусто у обрыва. Лежат все, мученики. Нет, гляди-ка, один остался, молится».

Отец Николай молился усердно, читал в голос с земными поклонами на четыре стороны. Не было страха. В эти последние минуты он видел все как будто со стороны, не веря в то, что это происходит с ним. Последний из шестерых священников стоял на краю пропасти и не хотел разворачиваться к ним спиной и пел... Сильный ветер с реки разметал густые черные волосы, и настоятель поднял руки над головой, чтобы поправить их… и так и остался стоять с широко раскинутыми в стороны руками, с ладонями, воздетыми к небу, когда раздался оружейный залп.

… А они все хотели развернуть его спиной, и стрелять в затылок, в спину… «Ну, зачем он смотрит на меня, этот проклятый священник, откуда он взялся такой!.. Как я хочу уйти, убежать отсюда… Спрятаться от его взгляда! Как он похож на их Христа сейчас… думает, что бессмертный… Господи, уж и вправду ли Ты есть? Спаси меня, Господи, прости грехи мои, не знаю, что творю я… Что творим мы?... »

Был приказ, запрещающий выдавать трупы врагов народа родным и близким. И в такие дни, как тогда, когда некому было рыть общий ров для захоронения убитых, прострелянные тела просто сбрасывали в Волгу. Люди, плачьте вместе со мной! Помните и чтите этих людей.

Он был еще жив, когда падал вниз к воде, которую не однажды сам освящал в светлые дни Крещения. Закончились его муки, отныне он свободен…

Быстрые светлые струи подхватили отца Николая, нежно омывая молодое тело... К утру резко похолодало, мороз сковал воды в окровавленной Иордани крепким прозрачным льдом. А над крутым волжским утесом стоял одинокий человек в шинели и о чем-то тихо шептал… или… молился…»

Девушка-студентка закончила читать рассказ – будущую статью про своего прадеда. «Ну, как баба Люба?» Баба Люба обнимает внучку, плачет, улыбается: «Все хорошо, Настенька. Передай ему, все хорошо…». Бабуля встает, несколько раз крестится, кланяется на памятный крест, и они тихонько уходят.

Немного позади, скрытый за деревьями, на них смотрит очень пожилой седой мужчина. Из-под его слегка распахнутого старенького пальто военного покроя на груди блестят медали. Не каждый день ветеран надевает награды, обычно по случаю праздника, как сегодня: день Победы. В одной руке трость, в другой он держит цветы: красные гвоздики. Кому он принес их? Почему давно стоит здесь и смотрит на бабушку и ее внучку? Ветеран подходит к кресту отца Николая и рядом кладет цветы. Крестится и смотрит, смотрит… О чем-то тихо-тихо шепчет или молится…

В храме открыты окна, слышна поминальная молитва: «Упокой, Господи, душу усопшего раба твоего, безвинно убиенного в годину гонений за Веру Христову, присно поминаемого протоиерея Николая. И прости ему все согрешения и сотвори ему вечную память».

Нафанаил

«Мономах», 2007 г., №1(48)